Ливень не стихал. Вода норовила заполнить всевозможные пустоты.
— Владыка, я не понимаю…
Азраил отвлекся от наблюдения как стихия поглощает красоты этих мест.
— Что именно, сын мой?
— Что такое любовь?
Азраил опешил.
— Ты все забыл, ведь так?!
Жнец склонил голову.
— Посмотри внимательно, что ты видишь?
— Яму, полную воды и грязи, мужчину, он ранен, рядом свежо вырубленный гроб, в нем лежит женщина в окровавленный одеждах, бездыханная, за её душой мы и пришли, наверху у края ребенок, он крепко сжал своей ручонкой пистолет, всматриваясь в темноту…
— Что еще?
— …
— Ну а как же соль слез, скрываемых дождем, как же безмолвный хруст разрываемой грудной клетки от невосполнимой утраты, что даже затмевает боль оторванной в бою руки. Смотри, как огонь, порожденный желанием, совместным будущим и мечтами, иссякает с каждым стуком молотка, с каждым вбитым гвоздем в неотесанную крышку. Он готов до сих пор целовать её холодное тело, ласкать её волосы, он готов взять клинок и распороть им себя в поисках пути в её объятья… Но тот сжавшийся от страха человеческий комочек заставляет руки тянуться снова и снова за новым гвоздем, чтобы сын не увидел мать, обезображенную смертью…
После некоторой паузы, вызванной то ли воспоминаниями, то ли самой картиной, созерцаемой ими, Азраил продолжил:
— А что бы выбрал ты? Смерть с надеждой на вечную любовь там наверху в райских кущах или жизнь без неё на земле, но ради её памяти?
***
Берег. Каков бы не был настрой моря, он не ослабит хватки и его объятья не разомкнутся. И вот теперь, когда разъяренный тигр успокоился и можно разглядеть котенка, берег собирал те немногие дары, что принесены недавним штормом. Иногда среди них может оказаться золотой дублон или с десяток, бочонок с ромом или с просыревшим порохом или же вздувшийся труп, набитый ядом и червями. Все это привлекает внимание падальщиков — люди забирают все ценное, стервятникам достаются оставшиеся деликатесы — тухлое просоленое мясо, приправленное водорослями и тиной. Но сегодня было тихо. Лишь одна тень пробиралась сквозь острые отвесные камни. Местная ведьма. Всегда безмолвная, закутанная в грязные тряпки словно, скрывающая сильные увечья. Её сторонились все жители кроме тех дней, когда требовалось умение знахарки. Не боясь сорваться с влажных скользких скал, она прокладывала путь к своей цели. Редкое соцветие, которое можно было найти только во время шторма, обладающее исцеляющим действием. Но вместо него она натолкнулась на тело. Она перевернула бедолагу на спину. Это был молодой человек с отважным лицом. Левая рука моряка посинела, пальцы были перебиты, а рукав рубахи был весь в крови. Его кожа была бледна, а пульс еле прощупывался. Она села подле него, нежно обняв словно мать и запела тихо последнюю песню — единственное что она могла сделать для умирающего. Его дыхание глубокое и прерывистое внезапно остановилось, она замолчала, испуганно озаряясь по сторонам, как будто знала, что жнец смерти уже близко. Незнакомец крепко сжал её за руку.
— Не останавливайся, ангел, а когда за мной придет смерть, я раскрошу ей череп её же чертовой косой…
***
Толстяк боцман ходил уже битый час по рынку в надежде услышать хоть одну весточку о капитане, но все судачили лишь о том, что вольный народ проиграл свою войну, и Империя пришлет скоро в бухту пару новехоньких «близнецов», а смельчак Джонс либо уже весит в петле, либо его повесят на досуге, но ни слова о его местонахождении. В конце концев он без сил бухнулся на табурет в каком-то трактире, заказав ведро браги. Боцман понимал, что на корабле его ждет хаос, а чтобы обуздать его без капитана надо было набраться храбрости. Из внутреннего кармана рядом с тату какой-то нимфы на груди он достал старую книжечку с пожелтевшими страницами.
— Кодекс. Глава седьмая. Пункт пятый. Если паладин стал свидетелем разрастающегося конфликта или бунта, его меч есть мерило справедливости, его разум есть те весы, которые…
— …которые выносят вердикт праведного суда по воле неба и всея Отца нашего, Габриэля.
На боцмана смотрели два орлиных глаза из-под косматых бровей. Толстяк потянулся за кинжалом.
— Нет нужды, парень. Я для тебя не опасен. Слышал от Джонни, что торгует тут за углом рыбой, что ищешь спасенного рыжебородого утопленника с переломанной рукой, так видел я его. Он сейчас обитает у ведьмы в избенке на отшибе. Сынок, уговори его ампутировать руку, а то сгинет к черту в преисподнюю…
Старик поднялся и уже собирался уходить.
— Да и поосторожней с этой вещицей, на островах в последнее время много посторонних глаз и ушей, а орден не прощает дезертиров, но ты и сам хорошо это знаешь… О, я вижу тебе интересно, кто я? Просто старик, но если вдруг подцепишь какую заразу от местных шлюх, заходи, лишнее отрежу.
Незнакомец засмеялся.
— Да, совсем забыл, мое имя можешь найти в конце своей книжонки.
Толстяк вскочил и выбежал вслед за стариком, но того и след простыл.
Затем он вернулся к своему столику и открыл кодекс на последней странице.
— Кодекс принят Советом на основе рукописей Кен…
Посреди имени зияла гигантская клякса.
— …эдрига.
Боцман вспомнил, что не раз слышал от своей команды, про странствующего лекаря Эдрига, как предвестника страданий или чумы, словно тот пытался поймать смерть за саван. Недопив пиво, бледный словно сельдь толстяк побежал к одинокой сторожке ведьмы.
***
Туман боли, вот что осталось Дэви Джонсу в этой жизни. Он приходил в себя на минуты, а потом снова проваливался в мир за гранью осязания, где ангелы принимают решение оставить жизнь смертному или прекратить одним росчерком пера. Он не помнил, как попал в эту жалкую лачугу, пропахнувшую травами и различными настойками. Он не помнил, как приходил цирюльник, как он выкинул его пинком под зад, когда тот попробывал оттяпать ему руку. Он не помнил, как его помощник толстяк пытался пробиться с боем к своему капитану, но встретил отпор кочергой. Единственное, что было ему по настоящему важно в моменты ясности это хозяйка его временного пристанища. Ведьма оказалась не скрюченной старухой с бородавками на лице, а молоденькой девушкой хорошей во всех отношениях, насколько мог оценить взгляд бравого моряка — её рыжие локоны заигрывали с солнцем по утру, веснушки проявлялись четче во время стеснения или злости, глаза были наполнены таинственности и грусти, а тело было настолько статно словно принадлежало богине.
С течением времени капитан пиратов шел на поправку, но решил не торопиться с выздоровлением и выдумывал разные ухищрения — кряхтел, закатывал глаза, мазался какими-то ягодами для эффекта синюшности. Пока хозяйка уходила на местный рынок или в лес за новыми сборами, он пристрастился к чтению всего, что находил на полках подле его лежанки и разминал левую руку, пока лоб не покрывался слоем пота. Что касается книг, большинство из них представляли различные кулинарные и медицинские справочники, пару судовых журналов, по-видимому, прибитых к берегу волной, и книга жриц моря, украшенная символом Калипсо. Да, это злобная ненасытная сука чуть не утащилила его к себе на дно, но по иронии судьбы, если бы не она, вернее её приспешница в прошлом ли или в будущем, быть ему сейчас в петле. Когда же кто-то приходил к ведьме разложить свою судьбу на картах, стояла гробовая тишина — Джонс был нем, а девушка изъяснялась языком жестов, этого Джонс не мог понять, ибо он отчетливо слышал ее песню, которая была для него подобием путеводной звезды все это время. Одетая всегда в лохмотья, она словно скрывалась от враждебного ей мира, и лишь Джонс, похожий на дитя в своей игре, приоткрывал эту завесу. Она все чаще обнимала его за голову, проводила ладонью по щеке вдоль щетины к кучерявым волосам и запевала дивным сопрано. А когда грозный пират засыпал как младенец, она, улыбаясь, подвешивала свежий черничный пучок у него над головой.
***
Зазываемая очередным штормом рыскать посреди прибрежных скал и рифов ведьма покинула свою избенку. Она забыла про всякую осторожность и травы потеряли былой интерес, она лишь вспоминала вкус его губ. Одно неловкое прикосновение украдкой, пока он спал, затмевало всё на свете. Она и не заметила, как оказалась в окружении любителей легкой наживы. Их пасти оскалились при виде лани, заблудшей от цивилизации так далеко. Главарь скинул платок, закрывающий её лицо, на лбу зияла вытатуированная эмблема, что носили жрицы моря. Сильная пощечина повалила девушку на песок.
— Шельма! Мою шхуну затопила твоя владычеца, захватив половину команды, но теперь я поквитаюсь с ней… Пожалуй, дам для начала моим парням с тобой развлечься.
Ошалевшие глаза уже раздевали девушку, руки ждали отмашку главаря.
Но приказа не последовало, мужчина обмяк, повалившись лицом в мокрый песок — из затылка торчал нож.
— Подходите, крысы, я вас научу хорошим манерам…
Четверо против одного. Пот градом стекал с Джонса, но он стоял непробиваемой стеной, заслоняя собой испуганную девушку. Он парировал удар за ударом. Один упал сразу же, проткнутый насквозь, второй со шрамом через все лицо был изворотлив и наступал особо яростно, изрядно измотав противника, третий набивал порохом пистолет, четвертый пробрался в тыл в попытке задушить жрицу, но та, опомнившись от шока, отгрызла тому мочку уха, и он убежал, скуля в город за подмогой.
Тип со шрамом ухмыльнулся, не ожидая от парня такой прыти – в этом худощавом теле была такая выверенность движений, будто он схлестнулся с королевским пасынком на дуэли из-за оскорбленной девки, а не с мальчишкой, надевшим украденный пиратский сюртук. Наконец-то его брат разобрался с пистолетом. Шрам это почувствовал, ретировался, открыв спину Джонса для удара. Но крики городской стражи спугнули преступников.
— Закончим в следующий раз, если таков подарит судьба, трофей на сей раз твой…
Когда стража прибежала на место, море слизывало последние следы недавней перепалки.
Джонс поспешил скрыться со спутницей вслед за своими недоброжелателями. Обессиленная от волнения вечера, она скрутилась клубком у него на руках, обняв за шею на сколько оставалось сил. Пират весь путь шел осторожно, чтобы не потревожить сон жрицы. Виной тому ли были проснувшиеся чувства или остатки страха перед местью Калипсо для него не имело значения. Он был на перепутье судьбы. И он твердо решил для себя, что игра зашла слишком далеко. Войдя в дом, положив девушку на тюк соломы, собрав свой жалкий скарб, прихватив пару книг, он оглянулся в последний раз в немой надежде, ища повод остаться, но долг, запрятанный глубоко в душе, рвался наружу – путь в море в предстоящую бурю битв. Лунный свет струился сквозь щель, озаряя угол, в котором паук тихо стежок за стежком оплетал мотылька, пытающегося вырваться из пут сквозь щель на зов луны, но было уже поздно, яд проникал все глубже, разъедая хитин.
***
«Острова семи морей. Начинаю подготовку к первому эксперименту второй стадии. Последний опытный образец показал, что формула нестабильна. Выведенный штамм поражает мозг сильнее предполагаемого. Возможны рецидивы.»
Сандро закрыл тетрадь. Рядом сидел один из стражников. Он был похож на сушеный виноград, будто вместо крови в жилах был песок. Глаза тускнели с каждой минутой, волосы лезли клоками. Одежды были перемазаны кровью и содержимым кишок, в бедре застрял обломок копья. Он с упоением доедал свой завтрак — руку бедолаги, стоявшего с ним в дозоре.
— Что со мной происходит, хозяин?
— Вроде это зовется эволюцией, мой друг…
Свежие комментарии