Шло третье столетие, как мир изменился. Великий правитель пал в пылу страсти и саморазрушения, оставив Альдегард в грязи, раздоре и руинах. Болезнь и бедность плодились по земле, словно раковая опухоль. Несмотря на это Говард Гаксли, священник, использующий свое приближенное к Богу положение для собственной выгоды, наел немаленькое пузо. В тот день, как и за неделю до этого, толстяк шел по монастырской пашне, утопая в рыхлой земле, контролируя посев пшеницы. Впереди него плелись дряхлая лошадь и не менее дряхлый старик, управляющий ржавым плугом. Гаксли же одной рукой пил брагу из кружки, которую нес его личный паж и по совместительству единственный сын Альберт, время от времени наполняющего ее до краев, второй же рукой он отбивал ритм розгами на спине у крестьянина, чтобы тот больше налегал на плуг. Вдруг конь остановился и встал на дыбы, сбив с ног усталого работника. Ноздри надулись, а из пасти потекла пена, он с яростью бил по земле копытом, словно пытался что-то изодрать в клочья. В конце концов лошадь, освободившись от хомута, решила убежать от опасности, скрытой в земле, оставив людей недоумевать далеко позади. Гаксли поперхнулся брагой и со всей силой кинул кружку в сына, тот продолжал стойко стоять, хоть с виска стекала кровь. Крестьянин встал и подошел к разрытой конем яме, на дне которой виднелась кожаная тетрадь. Крестьянин попытался ее поднять, но она упорно продолжала лежать на одном месте, что-то удерживало ее снизу.
— Чертовщина, господин, как-никак чертовщина…
Гаксли с пренебрежением подошел к краю ямы. На кожаном переплете, сшитом из лоскутов чуть ли не человеческой кожи, была выбита какая-то надпись.
— Что там написано?
Юный Гаксли помчался вперед, но отец его остановил:
— Не тебе говорил, остолоп…
За бранью последовала оплеуха.
— Надпись гласит – смерть держит тетрадь в своих дланях, и лишь королевской крови откроется истина. Таково последнее слово и проклятье лича.
— Что за вздор?! Эта книга лежит на моей земле, значит она принадлежит мне.
Гаксли потянулся было за кружкой, но вспомнив, что использовал ее как снаряд, от негодования ударил своего пажа еще раз, так что тот упал, распластавшись в грязи. Крестьянин сделал еще подход, как вдруг что-то холодное и скользкое схватило его за руку и повлекло за собой на дно ямы. Крестьянин яростно сопротивлялся, пока земля не ушла у него под ногами, словно зыбучий песок. Юный Гаксли поднял голову, из земли вырастал полуразложившийся труп. Нежить все крепче и крепче обвивала старика в объятиях, пока у того не захрустели кости, а на лице не застыла предсмертная агония. Отец, позабыв о сыне и о проклятой находке, перекатывался от страха по земле, пока не ударился лбом о камень так, что потерял сознание. Мертвец и его жертва исчезли. Альберт превозмогая страх, подполз к краю ямы — из её недр раздавалось довольное чавканье. Воскресший явно был занят лакомством из плоти бедолаги. Альберт понимал, что оживший труп останется голоден, и пока тот вгрызается в жилистое мясо все глубже, ему представился единственный шанс завладеть тетрадью – его шанс вырваться из кабалы отца. Альберт закрыл глаза и протянул руку на дно. Он нащупал заветную тетрадь и резко дернул ее вверх, за что и поплатился – застежка впилась в руку, разодрав нежную кожу Альберта, окропив страницы кровью. Возня на дне прекратилась, Альберт закрыл глаза, приготовившись к неминуемой смерти, но ничего так и не произошло — проклятье Эльдура было снято.
***
Альберт бежал, пока что-то весьма острое не вонзилось ему между пальцев босой ноги. Он упал от бессилия и решил, что так и будет лежать, если даже через него проедет телега другая. Он услышал цокот копыт и приготовился услышать треск ломающихся костей и разрываемой плоти. Цокот звучал все ближе и ближе, пока Гаксли не почувствовал смердное дыхание из пасти неведомого коня. Он поднял голову. Перед ним возвышался всадник, накрытый черной мантией, из под которой виднелись окровавленные ручные косы. На боку коня виднелась сеть с мумифицированными головами. Сам конь словно издох и впоследствии воскрес, тут и там зияли окровавленные дыры объеденной опарышами плоти.
— Юный Гаксли решил умереть посреди дороги, и твои молитвы были услышаны…
Всадник потянулся за косой.
— Какая нелепая смерть…
Альберт задрожал всем телом. Он осознал, что не хочет умирать именно вот так, не добившись в жизни ничего значительного.
— или ты желаешь жить, Гаксли?
Всадник с легкостью поднял юнца в воздух. Холод и страх сыграли жуткую шутку — Гаксли потерял сознание, отдавшись всецело на волю судьбе.
***
В пещере обитала тьма, одинокого огарка еле хватало, чтобы осветить тетрадь. Альберт Гаксли – тощий молодой человек с редкими волосами, впалыми щеками и едва различимым носом в темноте был похож на вампира или еще хуже — на троглодита. Он сидел без движения уже неделю в надежде найти средство распрощаться с прежней жизнью. Пальцы впились в истертые страницы. Со сталактитов спадала каплями вода в кружку отца – сверху протекала река, вымывая все больше камней над пещерой. Мох и вода – единственная пища, поддерживающая силы в безумце, коим стал когда-то и автор чудом сохранившихся трактатов, которые Альберт пытался изучить. Им был король Эльдур. Болезнь Эдуарда съедала короля изнутри, он не мог ни спать, ни есть. Он молил теперь Бога о прекращении страданий сына, но тот так и не ответил на его молитвы. Эдуарду становилось хуже, но жизнь так его и не покидала, превращая его плоть в гниющие ошметки. Тогда Эльдур буквально потерял свою душу, отдавшись навязчивым мыслям о подарке небес. Из благородного отца он превратился в фанатика, кромсающего сына кусок за куском. Спустя года, перепробовав все таинства смерти, Эльдуру наскучила его игрушка, он решил, что наступило время для нового этапа. Он собрал самых верных ему солдат для аудиенции. Его словами рисовала тьма, обманывая картинками устройства мира, где двенадцати уготовано место среди богов. Они и не подозревали, что для этого придется умереть. Двенадцать голов срубил меч, двенадцать кормильцев так и не вернулись к семьям, двенадцать клинков проткнули тело своего короля, двенадцать личей, очнувшись в собственной крови, ждали его приказов. Нечто, поселившееся, словно ленточный червь, глубоко внутри короля, торжествовало. Он обманывал себя, что все стремления ради жизни сына, позабыв напрочь о том, что породил монстра в казематах замка. Цепи были оборваны, Эдуард сбежал от своего инквизитора. Война убеждал короля, что Эдуарда похитили, взращивая в нем ненависть к своим поданным, вселив в него мысль, что это похищение как предлог свергнуть безумца. Эльдур объявил войну всем и каждому, даже всея Отцу. Тот не заставил себя ждать – Смерть спустилась с небес неся с собой суд божий — былые раны стали кровоточить, швы расползаться, открывая путь душе из тюрьмы плоти. Но те тринадцать, кто обманул Смерть, не умирали, тела их разлогались, но души оставались закованными в сосудах — личи и их король. Эльдур облачился в латы, которые более в жизни не снимал, лицо же спрятал под маской, которая вселяла страх в его врагов. И более не прикоснулся к дневнику. Альберт перелистовал страницу за страницей книги, в которую кропотливо вписывались анатомические опыты и заклинания, создавая совершенный вид темного искусства – магию смерти. Глаза Альберта налились кровью. Он знал, что делать.
***
Наступило Рождество. Странный праздник, символизирующий перерождение мира плоти, скрывающий боль и грязь за девственной красотой падшего снега. Но нынче фонари, кадила, мишура и игрушки были отставлены. Детский смех сменился плачем. В деревне стоял траур. Сначала пропал сын священника, потом у замороженной кромки леса скончалась жена, а теперь и он сам выедает душу и разум остатками браги. Говард крепче и крепче сжимал в руках платье убиенной. Те, кто видел труп, говорили, что ее задрал медведь. Но Говард отрицал, что это дело рук Отца всего живого Габриеля. Говард каждый раз как закрывал глаза, видел ее – бледные безжизненные глаза, проломленный череп, ошметки мяса, изредка прикрывающие шейные позвонки, кишки и тянувшийся за ними след из крови. Говард ничего не мог есть уже неделю, изрядно исхудав за это время. Он заперся в келье и в пьяном бреду продолжал вести семейный уклад, разговаривая с призраками жены и сына. Но крики, доносящиеся с улицы, заставили прервать его идиллию. Двери в костел обвалились под напором напуганных горожан, ищущих спасения в святом месте. Гаксли протискивался среди толпы, силясь понять, что происходит.
Посреди площади стоял молодой человек в монашеской робе, в одной руке он держал проклятую книгу, в другой — на цепи самого настоящего гуля. Говард замер от догадки – перед ним стоял никто иной как его пропавший сын.
— Альберт…
— Молчи отец, — Альберт откинул капюшон, — я – истинный посланник Бога, лишь моим словам внемлет толпа, ты – лишь пережиток прошлого…
Язык Смерти ожил со страниц тетради и мрачные вечно голодные тени с оскаленными мордами и длинными когтями стали пробираться в мир живых. Говард не мог пошевелиться от ужаса происходящего — повсюду были слышны крики, кровь текла из разорванных тел. Заплутавший мальчик со слезами на глазах побежал на встречу священнику, но оступился и упал. Одна из теней сразу же накинулась на него, окропив кровью лицо Говарда. Священник достал из-за пазухи серебряный кинжал и направился навстречу сыну. Мертвец преградил дорогу, силясь укусить, но Говард резко развернулся и нанес удар рядом с сердцем сыну. Тот выронил книгу, заклинание прекратилось, тени исчезли.
— О мой бедный Альберт, что ты наделал…
***
Альберт очнулся в камере. Сырой пол и ни лучика света – все, что осталось ему в этой жизни. Его разум не отделял реальности от вымысла. Где он? Сколько прошло времени? На его крики никто не отзывался. Рядом лежала миска с какой-то тухлятиной, неподалеку крысиный скелет. Вдруг ему показалось, что тьма в углу стала собираться в оформленную тень.
— Так ты сделал выбор? – донеслось из угла камеры.
— Кто здесь? – Альберт попятился от страха, пока деревянная щепа двери не впилась в спину.
— А ты разве не знаешь? – холодный хохот накрыл своим саваном Альберта. В тени он узнал жнеца из леса.
— Изыйди в тот мир, из которого пришел, — Гаксли потянулся за пазуху.
— Это ищешь? – костлявая рука кинула под ноги Альберта книгу смерти, — перед тобой открылись тайны мироздания, а ты ими разбрасываешься.
Альберт замер.
— Ты в замешательстве. Твою голову разрывают на части мысли. Как ты выжил? Как ты оказался здесь? Почему ты еще жив?
— …
— Ты уже давно забыт и твоя плоть мертва. Тебя бросили здесь гнить. Твои лёгкие отказывают, заполняясь каждым днём гноем и кровью. Твоя охрана иссохла, позабыв о твоем жалком существовании. Твой отец выторговал пожизненное заключение быстрой казни. Толпа хотела тебя разорвать на куски в тот же день. Особенно лесоруб, отец того мальчика. Его топор угодил тебе в голову. Даже для меня загадка, почему ты до сих пор жив и не пришел ко мне по ту сторону. Прошло два десятка лет, но каждый день ты начинаешь с чистого листа, с этого разговора. Так зачем страдать больше?! Скажи то, что я хочу услышать! Скажи же это…
— Нет. Уходи!!! Убирайся…
Альберт кинул книгу в темный угол. Видение исчезло. А в голове остался лишь голос.
— Вечность на моей стороне, юный Гаксли, вечность на моей стороне…
***
Тринадцать теней образовывали круг. Каждая держала окровавленный посох. Каждая отстукивала им на камнях ритм сердца молодого человека, находящегося внутри круга. Все медленней и медленней, пока вовсе не перестали.
— Как твое имя, мальчик? – спросил наконец Гаксли ангел Смерти.
— Мое имя — Сандро.
— Кто же ты?
— Я — один из твоих военачальников, один из тринадцати, один из твоих жнецов, хранитель книги смерти, твой писарь, твоя правая рука, Азраил.
Свежие комментарии